— Положа руку на сердце, ты никак не можешь их защищать. Представь себе, что при своем суконном деле я вдруг открыл бы отдел кастрюль… Ведь ты бы сказала, что я с ума спятил… Ну признайся же по крайней мере, что ты их не уважаешь.
Девушка ограничилась улыбкой, не зная, что сказать; она сознавала, что все здравые доводы бесполезны. Старик же продолжал:
— Короче говоря, ты — за них. Не будем больше говорить об этом: не стоит из-за них ссориться. Недостает еще, чтобы они стали между мною и моей семьей… Возвращайся к ним, если тебе угодно, но я запрещаю тебе впредь терзать мне уши рассказами об их вертепе.
Воцарилось молчание. Прежнее неистовство Бодю перешло теперь в лихорадочную сдержанность. В тесной комнате, согретой газовым рожком, стало так душно, что служанка снова отворила окно; со двора потянуло сыростью и зловонием. Появилась жареная картошка. Все медленно клали ее себе на тарелки, не произнося ни слова.
— А взгляни-ка на них, — снова начал Бодю, указывая ножом на Женевьеву и Коломбана. — Спроси-ка их, любят ли они твое «Дамское счастье».
Сидя друг подле друга, на обычном месте, где они встречались дважды в день в продолжение целых двенадцати лет, Коломбан и Женевьева степенно ели. Они не проронили ни слова. Молодой человек старался придать своему лицу выражение величайшего добродушия, но за опущенными веками скрывался сжигавший его внутренний огонь; она же, еще ниже склонив голову под тяжестью роскошных волос, словно забылась, отдавшись во власть губительных тайных страданий.
— Минувший год был неудачный, — объяснил дядя. — Свадьбу пришлось отложить… Нет, доставь мне удовольствие, спроси их, что они думают о твоих приятелях.
В угоду ему Денизе пришлось задать молодым людям этот вопрос.
— Мне не за что любить их, кузина, — ответила Женевьева. — Но будьте покойны, их ненавидят далеко не все.
И она взглянула на Коломбана, который с сосредоточенным видом скатывал шарик из хлебного мякиша. Почувствовав на себе взгляд девушки, он неистово выпалил:
— Гнусная лавчонка!.. Мошенник на мошеннике!.. Настоящая зараза в нашем квартале!..
— Слышите, слышите? — восклицал восхищенный Бодю. — Вот уже его-то им никогда не залучить!.. Да, Коломбан, ты один такой остался, такие, как ты, перевелись!
Но Женевьева, суровая и печальная, не спускала с Коломбана глаз. Под этим взглядом, проникавшим ему в самое сердце, он смутился и стал еще пуще поносить «Счастье». Г-жа Бодю, молча сидевшая против них, с беспокойством переводила взгляд с одного на другого, словно угадывая какую-то новую беду. С некоторого времени печаль Женевьевы страшила ее; она чувствовала, что дочь умирает.
— В лавке никого нет, — произнесла она и встала из-за стола, чтобы положить конец этой сцене. — Посмотрите, Коломбан: мне послышалось, что кто-то вошел.
Обед кончился, все поднялись с мест. Бодю и Коломбан отправились поговорить с маклером, который явился за приказаниями. Г-жа Бодю увела Пепе, чтобы показать ему картинки. Служанка быстро убрала со стола, а Дениза задумчиво стояла у окошка и рассматривала двор. Вдруг, обернувшись, она увидела, что Женевьева попрежнему сидит за столом, уставившись на клеенку, еще влажную после мытья губкой.
— Вам нездоровится, кузина? — спросила она.
Женевьева не отвечала; она пристально рассматривала какую-то складку клеенки и, казалось, была всецело погружена в свои думы. Наконец, она с трудом подняла голову и взглянула в склонившееся к ней полное сочувствия лицо Денизы. Так, значит, все уже ушли? Что же она сидит тут? И вдруг ее стали душить рыдания, подступившие к горлу; голова ее упала на стол. Она заплакала, слезы так и капали ей на рукав.
— Боже мой, что с вами? — воскликнула потрясенная Дениза. — Не позвать ли кого-нибудь?
Женевьева судорожно вцепилась в руку двоюродной сестры и, не отпуская ее, залепетала:
— Нет, нет, останьтесь со мной… Мама не должна знать об этом! При вас это ничего, но не при других, только не при других! Клянусь вам, это вышло невольно!.. Мне показалось, что я одна. Не уходите… Мне лучше, я уже не плачу…
Но припадок возобновился, длительные содрогания сотрясали хрупкое тело Женевьевы. Казалось, тяжелая масса волос вот-вот раздавит ей затылок. Девушка колотилась наболевшей головой о сложенные руки; из прически выскочила шпилька, и волосы рассыпались по шее, окутав ее темной пеленой. Дениза пыталась потихоньку утешить Женевьеву — так, чтобы не привлекать внимания. Сердце Денизы буквально облилось кровью, когда, расстегнув платье двоюродной сестры, она увидела ее болезненную худобу: у бедняжки была впалая детская грудь и недоразвитое тело, изнуренное малокровием. Обеими руками собрала Дениза ее волосы, роскошные волосы, которые, казалось, высасывали всю жизнь из хилого тела девушки, и туго заплела их в косы, чтобы ей было легче дышать.
— Благодарю вас, вы так добры, — сказала Женевьева. — Да, я не отличаюсь полнотой, не правда ли? Я была куда толще, но все ушло… Застегните мне платье, а то мама увидит мои плечи. Я прячу их по возможности… Боже мой, я совсем, совсем расхворалась…
Тем временем припадок утих. В полном изнеможении девушка продолжала сидеть, пристально глядя на Денизу. Наконец, она прервала молчание и спросила:
— Скажите мне правду: он влюблен в нее?
Дениза почувствовала, как краска заливает ей щеки. Она отлично поняла, что речь идет о Коломбане и Кларе, но притворилась удивленной: